Жорж Сёра. Эпизоды из жизни: Отвергнутые.

. Обнаруживая навязчивое, инстинктивное, а потому не осознаваемое им стремление освободиться от всего временного, пытаясь, движимый этим глубинным порывом, создавать произведения, столь основательно задуманные и исполненные, что они должны были бросить вызов времени, мог ли он остаться равнодушным к судьбе своих творений в этом мире? Он устремлён к вечности, и потому его творчество должно найти дорогу к сердцам людей. Как бы то ни было, шумные собрания независимых не отвлекали Сёра от его истинного дела.

Комитет не ответил на обращённый к нему призыв собраться 3 июня. Тогда от него потребовали явиться 9-го числа. Однако члены комитета не соизволили явиться и на этот раз. Чаша терпения членов группы на сей раз оказалась переполненной. Художник лет сорока, ещё почти неизвестный, несмотря на своё оригинальное дарование, уроженец Бордо, Одилон Редон был назначен председателем собрания. Члены группы проголосовали за принятие резолюции, в которой они «заявили о своём желании образовать постоянное общество под названием Общество независимых художников» и назначили трёх человек для «предпринятия необходимых шагов и выполнения формальностей». Устав организации было поручено разработать пейзажисту Анри Жодену и капитану республиканской гвардии Альберу Дюбуа-Пилье, страстно увлечённому искусством живописцу-любителю.

На этом заседании 9 июня Сёра сидел рядом с двадцатилетним юношей с круглым и ясным лицом и живым взглядом — Полем Синьяком. Позднее они станут друзьями. Трудно представить себе, однако, насколько это были разные люди. Синьяк — человек экспансивный, он увлечённо, если не с жаром, выражает свои пристрастия и антипатии. Скорее всего, именно он заговорил первым с Сёра, и, несомненно, речь зашла о его картине «Купание», на которую Синьяк обратил внимание, но которая, по его мнению, могла бы быть ещё лучше, ещё ярче — почему он должен это скрывать? — если бы автор воздержался от использования охр и земляных красок, если бы он ограничился только чистыми цветами.

Синьяку была свойственна откровенность, нередко грубоватая, обычно присущая тем людям, в которых неуёмное жизнелюбие сочетается с основательной честностью. Он ненавидел лицемерие, уловки, все эти дипломатические ходы и, напротив, испытывал явное удовольствие оттого, что может открыто заявить о своих убеждениях, не опасаясь кому-то не понравиться. Великодушный, всегда готовый постоять за правое дело, он смело вступал в бой с оптимистической верой, которая иногда заслоняла от него препятствия, влюблённый в реальность, влюблённый в жизнь, открытый людям и миру, страстно жаждущий действовать и бороться в этом мире, смешавшись с толпой людей, силой убеждения увлекая их за собой.

Сын торговца шорными изделиями в Пассаже Панорам, Поль Синьяк, родители которого мечтали, чтобы сын стал архитектором, начал рисовать ещё в детстве. Он учился в коллеже, и ему было всего шестнадцать лет, когда в апреле 1880 года, на пятой выставке импрессионистов, открывшейся на улице Пирамид, в то время как он пытался воспроизвести картину Дега, его грубо одёрнул один из художников группы: «Здесь не копируют, мсье!» Это был Гоген, тогда ещё служивший на Бирже. Через два месяца, в июне, неизгладимое впечатление на Синьяка произведут работы Клода Моне, выставку которого организовал журнал «Ви модерн»; с этого момента он и решил стать художником. Синьяка увлекли пейзажи, которые он писал на набережных Сены. Сомневаясь в ценности создаваемого им, нуждаясь в советах, он обратился к Клоду Моне с просьбой «снизойти к нему» и «позволить нанести краткий визит», однако Моне, которого раздражали подобные посетители («Я не преподаю живопись, — сказал он кому-то однажды, — я всего лишь ею занимаюсь и уверяю вас, что у меня нет времени для такой ерунды»), принял Синьяка весьма прохладно. Несмотря на разочарование от встречи, о которой не забыл, Синьяк продолжал вдохновляться творчеством Моне. Он пытается найти собственный путь, используя цвета только солнечного спектра.

В бараках Тюильри он выставил два парижских пейзажа «Мост Аустерлиц» и «Улица Коленкур», написанные «без смешивания пигментов на палитре», небольшими мазками чистых цветов, положенными таким образом, чтобы на сетчатке у зрителя возникало то, что называют «оптической смесью». Испытывая некоторое замешательство, он невольно наблюдал действие закона одновременного контраста.

Научная точность, с какой Сёра конструировал свои произведения, вероятно, поначалу его удивила, но она вызывала любопытство Синьяка и рождала множество вопросов. Сёра, с которым Синьяк вёл постоянные споры, сам с немалым интересом слушал рассуждения о чистых цветах своего младшего коллеги. Не допустил ли он ошибку, оставив в неприкосновенности палитру Делакруа и отказавшись от земляных красок?.. Для Сёра дружеское общение возможно лишь в том случае, если оно непосредственно касается его занятий; всё остальное вызывает у него скуку. Синьяк — совсем другое дело, его комментарии побуждали Сёра к дальнейшим и настойчивым размышлениям.

Его юный приятель — любитель парусного спорта и гребли. Два года назад он купил свою первую лодку, которую окрестил — и в этом обнаружилсяя тройной символ его веры — «Мане-Золя-Вагнер». Два последних лета Синьяк провёл на побережье Кальвадоса, в Пор-ан-Бессене. Разумеется, он был также своим человеком и на берегах Сены; во время регат ему даже доводилось встречать Гюстава Кайботта, покровителя импрессионистов, который делился с ним опытом, однако не по части живописи, а по части водного спорта. Помимо мастерской в доме номер 10 по улице Оршан на Монмартре, он оборудовал себе ещё одно ателье, у своего деда, живущего в Аньере. И с тех пор часто плавал с Сёра на байдарке, в шутку прозванной «Сельдь копчёная эпилептическая», из Аньера на остров Гранд-Жатт.

«Воскресенье после полудня на острове Гранд Жатт». 1884-1886 гг.
Холст, масло