Жорж Сёра. Посмертная судьба.
Жорж Сёра. Посмертная судьба.
Жорж Сёра
Эпизоды из жизни:
Посмертная судьба
Жорж Сёра: коллекция
Эпизоды из жизни: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Всё теперь будет происходить так, как если бы силы жизни, которые одновременно являются силами смерти, вознамерились отомстить за себя Сёра, стереть с лица земли его следы.
Сын художника от Мадлен Кноблох, заразившись, умирает 19 апреля, через две недели после кончины Жоржа Сёра. 24 мая в Ренси умирает и его отец. А ребёнок, которого ждала Мадлен, так и не увидит света.
Что касается творческого наследия Сёра, то с ним будут происходить печальные вещи.
В апреле родители художника попросили Максимилиана Люса, Синьяка и Фенеона составить вместе с Эмилем Сёра опись мастерской. 3 мая эта опись, в которой значились 42 картины, 163 крокетона, 527 рисунков и набросков, была закончена. В семье возникли сомнения: что делать дальше? Теперь стало ясно, что художник жил не один, что у него была подруга и ребёнок от неё.
Родителей не смущало то обстоятельство, что брак не был официально зарегистрирован; они согласились считать Мадлен вдовой их сына и сделать её наследницей половины работ художника. Тронутый этим Синьяк сразу же после смерти художника написал письмо Тео ван Риссельбергу — его тёща только что купила одну из гравелинских марин Жоржа Сёра, — обращаясь к нему с просьбой передать деньги не семье художника, а Мадлен, которая, по его словам, вскоре останется без средств к существованию.
В какой-то момент возникла идея продажи с торгов. Но от неё отказались. Что она могла дать? Произведения Сёра имели невысокую коммерческую цену. Поэтому было решено разделить наследство по взаимной договорённости между семьёй и Мадлен.
Все согласились также с тем, что следует подарить на память друзьям художника некоторые его работы: раскрашенное панно или рисунок, либо и то, и другое для самых близких. Родные художника получат, в частности, каждый по два панно и по рисунку.
Нетрудно предположить, что смерть Сёра тяжело отзовётся на будущем неоимпрессионизма. Едва узнав о смерти художника, Люсьен Писсарро писал из Лондона отцу: «Пуантилизм умер вместе с ним». Писсарро согласился с сыном: «Думаю, что ты прав, с пуантилистской техникой покончено, но, — добавил он, — я полагаю, что обнаружатся другие последствия, которые будут иметь очень большое значение для искусства. Сёра, несомненно, внёс в живопись что-то новое».
Люди, причастные к творческим исканиям Сёра, в большинстве своём с болью восприняли известие о его смерти. Больше других она опечалила Синьяка. Необходимость отстаивать теперь принципы неоимпрессионизма в одиночку его удручала. Из-за своей непринуждённости в выражениях, бойкости языка, чрезмерного высокомерия он нажил себе — что не облегчало выполнения стоявшей перед ним задачи — немало врагов. Его не переносил Моне; Дега, который, по словам Писсарро, «питал ненависть к «молодым гениям», как он их называл», всячески издевался над ним; так или иначе отражая эти нелестные мнения, Мирбо во время последней выставки независимых весьма жёстко отозвался о Синьяке на страницах «Эко де Пари» (31 марта 1891г), говоря о его «шумном, сухом, претенциозном ничтожестве».
Как бы то ни было, в настоящий момент важно было воздать должное Сёра, устраивая его посмертные ретроспективные выставки. Две из них были организованы в 1892 году: первая в феврале силами «Группы двадцати» (Анна Бок приобрела тогда пейзаж «Сена в Гранд-Жатт», выполненный весной 1888 года при ярком солнце); вторая состоялась в марте у независимых.
Спустя год художник-любитель, весьма состоятельный человек, который оказывал многим художникам финансовую помощь, граф Антуан де Ларошфуко снял в доме номер 20 по улице Лаффит помещение, чтобы проводить там выставки неоимпрессионистов; сам он тоже баловался разделением цветов.
Первая выставка открылась в самом конце декабря. Основной её итог заключался в том, что она породила разногласия и высветила неоспоримый факт: лишившись своего главы, неоимпрессионизм теперь не более чем колесо без ступицы. В спор вступили Синьяк и Птижан. «Мнение Птижана, — писал Писсарро, — полностью совпадает с нашим: нет будущего у метода, столь же замкнутого, как точка в конце предложения». Но произошло и нечто куда более серьёзное. 23 января на страницах «Эко де Пари» Октав Мирбо вновь обрушился на Синьяка. Посещение выставки убедило его в том, что смерть Сёра «была огромным несчастьем»: молодой художник, по его мнению, в самом деле «обладал незаурядным живописным даром». Творчество же Синьяка представилось ему в ином свете.
«Мсье Синьяк решил пойти по стопам Сёра. Я не могу привыкнуть к его живописи. Я не отрицаю достоинств этого художника, однако они тонут в нагромождении его недостатков. То, что мы принимали в творениях Жоржа Сёра, ведь, в конце концов, эта система была его детищем, в исполнении Синьяка, который является всего лишь чересчур усердным и буквальным его последователем, становится менее убедительным».
Эксперименты с «лавочкой нео», которые продолжались в течение всего года, оказались, увы, малоубедительными. В сентябре Ларошфуко решил сделать передышку. Это вызвало очередной приступ гнева у Синьяка: «Я так и знал, что энтузиазм этого неофита поугаснет под струёй мочи первого же прохожего, которому вздумается справить нужду перед нашей лавочкой! И эти людишки ещё удивляются, что самолюбивые и оригинальные художники не добиваются быстрого признания в отличие от трусливых модных художников. Но единственное вознаграждение, которого я для себя прошу,
