«…В один из воскресных дней весной 1896 года Сезанн вместе с друзьями — Нума Костом, Солари, старым другом по школе Сен-Жозеф, и владельцем булочной на бульваре Мирабо Анри Гаске, к тому времени оставившим свои дела, — отправляется в кафе «Ориенталь». День клонится к концу, город постепенно окутывает пепельная дымка. Сидя за столиком на террасе, Сезанн, скрестив руки, наблюдает за воскресной толпой, гуляющей по проспекту.
О чем он думает? Вдруг из толпы вышел какой-то молодой человек, направился к их столику и, подойдя к художнику, робко забормотал о том, как он восхищен его полотнами, выставленными в обществе «Друзья искусства». Это было слишком неожиданно. Сезанн покраснел, начал заикаться, затем вскочил и, метнув на юношу грозный взгляд, так стукнул кулаком по столу, что покатились стаканы и бутылки.
- Уж не смеетесь ли вы надо мной, милейший? — закричал Сезанн и, обессиленный, упал на стул. Слезы заволокли его глаза. Он узнал сына булочника, Жоашима. — Анри, старина Анри, умоляю тебя, не шути, скажи, действительно ли твой сын любит мою живопись? — прошептал Сезанн.
- Он заболел бы от огорчения, если бы не увидел твоих работ, — откликнулся старый булочник.
И тут Сезанн голосом, прерывающимся от волнения, сказал Жоашиму: - Присаживайтесь вот сюда! Вы еще молоды. Вы столько не пережили. Я больше не могу писать. Я бросил все… Поймите, я несчастен! Не надо меня укорять. Могу ли я верить, что вам понравилась моя живопись лишь по двум полотнам, которые вы увидели, между тем как все… кто меня копирует, ничего в ней не смыслят. Ах, какую боль причинили мне эти люди!.. Ваше внимание, вероятно, привлекла Сент-Виктуар. Если полотно вам понравилось… Завтра оно будет у вас. И я его подпишу!..
С булочником Гаске произошла та же история, которая в свое время доставила столько горя Луи-Огюсту: старый Гаске дал жизнь подлинному поэту. Жоашим, единственный сын булочника, образованный, литературно одаренный юноша, чьи первые работы восхищают его преподавателей и соучеников, горячо, более того, страстно увлекается поэзией. Сдав экзамен на степень бакалавра, Жоашим Гаске начал выпускать журнал, размножая его на гектографе с помощью подмастерья булочника. Как в свое время Золя, Сезанн и Байль, Гаске и его друзья клянутся в любви и верности красоте и поэзии. «Голубоглазый студент», как прозвали Жоашима Гаске, походит на молодого бога. Ему 23 года. В нынешнем году в январе он женился на самой красивой девушке Прованса, музе новопровансальских поэтов, Мари Жирар.
Гаске — лирик, он воспевает великолепие вселенной, прославляет жизнь. Полотна Сезанна с первого взгляда покорили его. Целую неделю, захлебываясь от восторга, поэт только о них и говорит, заражая своим восхищением молодую жену. А в этот вечер он поверяет свой восторг самому Сезанну. «Мэтр…» — «Замолчите, молодой человек! замолчите! Я старый, трухлявый пень, и, слушая вас, мне хочется плакать».
Целую неделю Сезанн ежедневно видится с Жоашимом Гаске, они совершают долгие прогулки по окрестностям Экса. Благодаря общению с молодым поэтом, неподдельной искренности его восхищений, его неисчерпаемому жизнелюбию, переходящему в пылкое поклонение природе, Сезанн сам словно перерождается. Он говорит так, как никогда еще не говорил. Он воодушевляется! Объясняет юноше, что хотелось бы ему осуществить в живописи, с восхищением указывая рукой на простирающийся перед ним край, изображение которого он желал бы оставить людям. «Великие классические страны, — говорит Сезанн, — наш Прованс, Греция, Италия, какими я их себе представляю, это страны, где свет одухотворен, где пейзаж напоминает живую, отмеченную острым умом улыбку… Взгляните на Сент-Виктуар. Какой взлет, какая властная жажда солнца и какая печаль, особенно вечером, когда вся тяжеловесность как бы опадает!.. Это гигантские глыбы образовались из огня. В них до сих пор бушует пламя. Днем кажется, будто трепещущая тень в страхе отступает перед этой громадой. Там, на самой вершине, есть пещера Платона; заметьте, когда плывут большие облака, тень от них дрожит на скалах, она кажется опаленной, и ее поглощает огненный зев горы. Я долго не умел, не знал, как писать Сент-Виктуар, потому что мне, как и всем другим, кто не всматривался пристально, тень казалась вогнутой, в то время как, поглядите, она выпуклая и скользит вниз от центра. Вместо того, чтобы уплотниться, она улетучивается, превращается в пар. Синеватая, она сливается с дыханием воздуха, а направо, на Пилон- дю- Руа, вы увидите нечто совершенно противоположное, там свет качается, влажный и переливчатый. Это море. Вот что следует передать.
Сезанн возрождается к жизни в то самое время, когда зацветают миндальные деревья. Художник
|