Поль Сезанн. Битвы
Поль Сезанн. Битвы
Поль Сезанн
Эпизоды из жизни:
Битвы
Поль Сезанн: коллекция
Поль Сезанн в домашнем электронном музее
(100 электронных альбомов великих художников,
включая импрессионистов)
Поль Сезанн в музеях
Поль Сезанн: литература
Эпизоды из жизни: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
«… Вернувшись в феврале в Париж, Сезанн попадает в обстановку великого брожения. Золя больше не работает в фирме «Ашетт», он совсем недавно устроился в «Л’Эвенман» — наиболее читаемой бульварной газете Ипполита де Вильмессана.
Сезанн привез из Экса несколько полотен. Два из них, в том числе портрет Валабрега, он рассчитывает представить в Салон. Но у него нет ни малейшего желания быть принятым. Напротив, он бы очень досадовал, если бы эти господа из жюри одобрили его работы. некоторые художники, стараясь снискать благосклонность членов жюри, выносят на их суд самые бесцветные свои произведения, а Сезанн нарочно выбирает то, что больше всего может попортить им кровь, хотя не сомневается в провале. Друзья-художники восхищаются настойчивостью Сезанна и «собираются чествовать его».
Между прочим, ходят слухи, что в этом, то есть в 1866, году жюри будет придирчиво, как никогда. Прием, уготованный в прошлом году «Олимпии» критикой и публикой, показал, что делать поблажки не только бесполезно, но и опасно: при излишней снисходительности жюри может в конце концов стать всеобщим посмешищем. Молодым художникам надоело постоянно зависеть от судилища, в компетентность которого они не верят. Они хотели бы, чтобы был восстановлен Салон отверженных, и поговаривают о том, что надо с этой целью составить петицию. Всех лихорадит.
Можно себе представить, какой шум стоит по четвергам на ужинах у Золя. Сезанн далеко не самый сдержанный. Он стал совершенно неузнаваем. Напялив на себя красный жилет, явно щеголяя им, он, бородатый, всклокоченный, умышленно старается прослыть невежей и неряхой. Резкость его суждений, склонность к бахвальству — ведь он южанин — и врожденная застенчивость в сочетании образуют поразительную смесь.
Где же благонравное дитя прежних лет? На нечесаную, патлатую голову нахлобучена черная, «измятая, порыжевшая» шляпа, на плечах болтается «широченное пальто когда-то теплого каштанового цвета»; от дождей оно полиняло, все пошло «широкими зеленоватыми потеками», чересчур короткие брюки позволяют видеть «синие чулки». По любому поводу гремят проклятия Сезанна. «Разве пучок моркови, да, пучок моркови, непосредственно воспринятый, написанный со свежим чувством в тональности данного художника, не стоит извечной академической мазни, той позорной живописи, что бесстыдно стряпается по готовым рецептам?»
Сезанн сейчас переживает подъем, в нем бурлит варварская сила жизни, которая бросает его вперед, почти в свирепое наступление. Он провозглашает свой символ веры. Энгр? «Бескровен». Примитивисты? «Им бы раскрашивать картинки в требниках». Следовало бы сжечь Школу изящных искусств, и Салон, и даже Лувр. И начать все сначала.
Салон! Это сейчас единственная тема всех разговоров. Начинают просачиваться всякие новости. Пейзажист Добиньи — он входит в этом году в состав жюри — пытался отстоять сезановский портрет Валабрега. Ему злобно возразили, что это «пистолетная живопись». Спор, шум, крики. В запальчивости Добиньи заявил, что предпочитает «картины, исполненные дерзаний, всей той ничтожной продукции, которую ежегодно принимает Салон». К несчастью, ему пришлось подчиниться большинству. Присланный Сезанном портрет принят не будет.
Сезанну наплевать. Тем более, что совсем недавно ему выпало такое счастье, в сравнении с которым отказ жюри утратил для него значение: его представили Мане. Увидев в мастерской Гийеме сезанновские натюрморты, Мане нашел, что они «крепко сколочены». Сезанн испытывает живейшую радость. Хотя ему свойственно шумно выражать чувства, он становится сдержанным, когда его что-то по-настоящему трогает. Своею радостью он упивается потихоньку, не слишком выказывая ее.
А вместе с тем Мане его несколько удивил, этот революционер в то же время элегантный завсегдатай Бульваров: средний рост, белокурые волосы, тонкие губы, денди, никогда не выходящий из дому без цилиндра, трости и перчаток, завсегдатай кафе Тортони. Революционером этот сын потомственных крупных буржуа, этот светский лев, умница с изящными, по-парижски изысканными манерами сделался помимо своей воли. Провалы в Салоне, скандалы, невольной причиной которых он стал, шокируют его: он бы не прочь подвизаться на каком-нибудь государственном поприще и совершать мерное восхождение, продвигаясь по службе. Сезанн пожимает плечами. Темперамента, что ли, не хватает этому Мане?
В первых числах апреля объявили результат совещания жюри. Не зря опасались, что оно будет суровым. Хотя жюри одобрило картины Моне и Сислея, хотя оно и соизволило взять одно из двух полотен Базиля, впервые рискнувшего отдать себя на его суд, и приняло, правда весьма неохотно, пейзаж Писсарро (Добиньи пришлось изрядно поломать копья за него), все же оно безжалостно отвергло работы Ренуара, Гийеме, Солари, конечно же, Сезанна и Мане, представившего картину «Флейтист».
Гнев кипит. Выставка отверженных? Сам Добиньи посоветовал Ренуару составить петицию, требующую этой выставки. Молодые художники волнуются. Сезанн, неизменный сторонник решительных мер, вероятно с согласия товарищей и очевидно с помощью Золя, берется составить письмо на имя председателя жюри графа Ньюверкерке с требованием восстановить Салон отверженных
