Пьер Огюст Ренуар. Эпизоды из жизни: Сообщество «непримиримых»
Пьер Огюст Ренуар. Эпизоды из жизни: Сообщество «непримиримых»
Пьер Огюст Ренуар
Эпизоды из жизни:
Сообщество «непримиримых»
Пьер Огюст Ренуар: коллекция
Огюст Ренуар в домашнем электронном музее
(100 электронных альбомов великих художников,
включая импрессионистов)
Пьер Огюст Ренуар в музеях
Пьер Огюст Ренуар: литература
Эпизоды из жизни: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Из воспоминаний Жана Ренуара, сына художника:
«… Окончательно расставшись с росписью кабачков, мой отец поселился вместе с Моне. У того был удивительный дар уговаривать мелких торговцев заказать портрет, и это позволяло приятелям кое-как сводить концы с концами. За этот портрет им платили пятьдесят франков. Иногда за целый месяц не удавалось получить ни одного заказа. Это не мешало Моне носить кружевные сорочки и заказывать платье у лучшего портного Парижа. Он никогда ему не платил, отвечая на присылку счетов со снисходительным высокомерием Дон-Жуана, принимающего господина Диманша. «Если вы будете настаивать, мсье, я лишу вас своих заказов». И растерявшийся портной не настаивал, восторгаясь господином с такими манерами. «Он родился вельможей!» Все деньги приятелей уходили на оплату мастерской, жалованье натурщице и уголь для печки. Ее приходилось топить из-за натурщицы, которая позировала обнаженной. Заодно на печке готовили пищу. Меню было по-спартански простым. Один из заказчиков портретов, бакалейщик, платил натурой. Мешка фасоли хватало на месяц. Опорожнив его, они для разнообразия переходили на чечевицу. Затем снова наступал черед фасоли; они отдавали предпочтение фекулентам, варка которых не требует присмотра. Я спросил отца, не страдали ли у них желудки от такой бобово-фасольной диеты: «В своей жизни я не был так счастлив, как в тот период. Надо сказать, что время от времени Моне раздобывал приглашение к обеду, и мы тогда объедались индейкой с трюфелями, запивая ее шамбертеном!»
От этого времени сохранилось несколько картин, чудом уцелевших при всяких переездах, уничтожениях автором, не затерявшихся где-нибудь на чердаке или при иных обстоятельствах. Ренуар был так плодовит, что его наследие успешно противостоит неизбежным утратам. Когда смотришь на этих спасенных: портреты бабушки, деда, мадемуазель Лака, спящую женщину, Диану-охотницу, — понимаешь, почему французы, жившие сто лет назад, отложили на будущее свою оскорбительную критику. То была добротная живопись в доброй старой французской традиции. Меня лишь удивляет, что они не уловили в этих картинах то «нечто», что служит, в сущности, печатью гения. Неужели их не поразила безмятежная ясность образов Ренуара, которая роднит их с образами Коро или Рафаэля!
| «Диана». 1867 г. |
Отец рассказывал про одного критика, как будто угадавшего в «Диане-охотнице» кое-что от того «открытия природы», которое должно было десять лет спустя заставить парижан вопить. Этот критик указал на правдивость тонов и даже употребил выражение «любовь к плоти», что очень польстило молодому Ренуару. «Я возомнил себя Курбе». Рассказывавший мне об этом пожилой Ренуар относился к делу иначе. «Я терпеть не могу слово «плоть», ставшее претенциозным. Раз на то пошло, почему не сказать — мясо? Что я люблю, так это девичью кожу, розовую, позволяющую угадать нормально пульсирующую под ней кровь. И более всего люблю безмятежность». Ренуар постоянно возвращался к «свойству женщин жить настоящим моментом. Я говорю о тех, кто работает, ведет хозяйство. У праздных слишком много мыслей в голове. Они становятся интеллектуалками, утрачивают свое ощущение вечности и уже не годятся в натурщицы».
В 1863 году Ренуар представил в Салон «Танцующую Эсмеральду». Картина была принята, и это значительное событие вся семья расценила как триумф. Эдмон Ренуар написал по этому поводу статью, след которой затерян. Ренуар был настороже. «Очень мило, разумеется, быть принятым в Салон. Но тут произошло недоразумение. Я предчувствовал, что официальное искусство обернется против нас. Мне просто удалось воспользоваться еще имевшими место сомнениями».
На годы, предшествующие франко-прусской войне, приходится знакомство с Арсеном Уссей и Теофилем Готье, которые помогли отцу «поместить» несколько пейзажей, а также первые посещения семьи Шарпантье, о чем свидетельствует портрет мадам Шарпантье, написанный в 1869 году. В семью этого крупного издателя Ренуара ввел Теофиль Готье. Там они встретились с Сезанном. «Сразу, еще прежде чем пришлось увидеть его живопись, я угадал в нем гения». Дружба между ними продолжалась всю жизнь. Но какая разница между моим отцом и Сезанном! Тот выглядел гораздо старше моего отца, хотя родился всего двумя годами раньше. «Он походил на ежа!» Его движения, как и его голос, словно ограничивал невидимый наружный каркас. Слова осторожно сходили с его губ; Сезанн сохранил невероятный провансальский акцент, который вовсе не шел к сдержанным, преувеличенно вежливым манерам молодого провинциала. Порой эта сдержанность давала трещины. Тогда он произносил вслух свои излюбленные ругательства: «мерин» и «олух». Сезанн вечно был озабочен, как бы «не дать кому-нибудь прибрать себя к рукам». Он был недоверчив
